Можно сказать, что вся их жизнь проходила в седле боевого коня. Там же зачастую настигала их и смерть. «Дивно ли, если муж пал на войне? – восклицал Владимир Мономах. – Умирали так лучшие из предков наших!» Своих сыновей он напутствовал честно исполнять «дело мужское», не страшась ни сражений, ни смерти и полагаясь на одного Бога. 

На войне князьям сопутствовали разнообразные церемонии. Самыми торжественными и многолюдными из них были две – выход войска в поход и его возвращение с победой. 

Помимо сугубо военных приготовлений – получения разведданных, сбора войска, проверки его боеспособности, комплектации обоза – князья заботились и о духовной подготовке к грядущему столкновению с врагом beteasy обзор. Они не сомневались, что победа – это дар Божий и что невозможно добиться её лишь многочисленностью полков и воинским искусством. Имевший византийские корни и распространённый на Руси юридический сборник «Закон Судный людем» прямо указывал на то, что на поле боя Бог подаёт помощь тем, у кого сердце светлое: «помощь бо даеться от Бога съ сердцемь свѣтивомь». Благочестие воинов и правота защищаемого ими дела воспринимались людьми того времени как самые верные залоги победы, а поражение в сражении принималось ими как наказание за собственные грехи.  

Подготовка к войне включала молитвы, благочестивые обеты, раздачу милостыни, поклонение святыням. Вот как об этом свидетельствует Повесть временных лет, рассказывая о последних днях перед походом на половцев: «…русские же князья и воины все молились Богу и обеты давали Богу и Пречистой Матери Его, кто кутьей, кто милостынею убогим, другие же пожертвованиями в монастыри». Все эти добрые дела должны были не только умилостивить Бога, но и подготовить воинов к возможной гибели на поле брани – к встрече с Небесным Судиёй.  

Своего пика духовная подготовка к войне достигала в день отправления в поход. Попрощавшись с родными и друзьями, князья и их «вои» собирались в храме на богослужение, где причащались Святых Таин. Интересно, что часто выход на войну назначался на «неудобный» для этого на первый взгляд воскресный или праздничный день, когда богослужение было особенно торжественным, а храмы – полны народа. Однако религиозный подъём, сопутствовавший празднику, как нельзя лучше подходил для завершения духовной подготовки воинов к испытаниям войны. К тому же у князей была и иная причина для такого календарного выбора. Они верили, что приурочение отправного момента какого-либо важного дела ко дню празднования в честь Христа, Богородицы или же чтимого святого даёт особую надежду на их помощь в начинаемом деле… После церковной службы, получив благословение духовенства и, по византийской традиции, взяв с собой в поход чтимые святыни, полки торжественно покидали стольный город. 

Если князь одерживал победу, то его возвращение в город было организовано ещё более торжественно. В ритуалах этого праздничного входа можно было почувствовать влияние величественного церемониала византийских императорских триумфов, имевших место в столице империи Константинополе.  

Гонцы заранее предупреждали горожан о времени прибытия победоносного войска. Жители города, возглавляемые духовенством и боярами, выходили с крестами навстречу победителям за крепостные ворота. Встреча сопровождалась пением благодарственных молитв Богу и особых победных гимнов князю, которые именовались «славы». Миниатюрист, работавший над миниатюрами Радзивилловской летописи, изобразил над стеной города, в который возвращалось победоносное войско местного князя, трубача с длинной трубой. Победители торжественно следовали к воротам, демонстрируя добычу и пленных. Последних, по примеру греков, на Руси подвергали порой ритуальному унижению. Так, Александр Невский, входя во Псков после Ледового побоища в 1242 года, вёл побеждённых немецких рыцарей пешими и босыми. У ворот пришедшие и встречающие соединялись и далее красочной процессией (по сути – крестным ходом) следовали в соборный храм, где вновь благодарили Господа за дарованную победу и молились о победителях – живых и павших. Часто и для «възвращения с побѣдою» князья находили в церковном календаре день, отмеченный каким-либо большим праздником, что придавало торжеству особый размах. Завершал череду радостных событий княжеский пир, на который, разумеется, приглашали уже не всех.

В основу рубрики положены работы А. В. Лаушкина.

Вскоре после рождения его крестили, и во время совершения этого церковного Таинства младенец получал христианское имя. Иногда, как у Александра Невского, оно оказывалось единственным, но чаще у князей домонгольской поры было и другое прозвание – родовое. К примеру, отца Александра крестили как Феодора, а среди князей он именовался Ярославом. 

Вторая церемония ожидала княжича в возрасте двух-трёх лет и называлась «постриги». Мальчику устраивали ритуальное пострижение волос, а потом сажали на коня. Ритуал имел важное политическое значение: после его проведения маленький князь становился частично правоспособным и мог формально занимать княжеский стол (на деле, конечно, за него правил приставленный отцом боярин). Такой князь-малыш «сидел», например, в Козельске, когда в 1238 году на город обрушились отряды хана Батыя. Летописец сообщил, что мальчика звали Василий и что судьба его после взятия города осталась неизвестной, хотя некоторые потом «глаголаху», что он «вь крови утопе». Вместе с братом Фёдором оставался в Новгороде в роли отцова наместника и юный Александр. Кроме права называться князем, как полагают, в жизни мальчика после постригов наступала и другая перемена: он переходил из рук пестуний-мамок в руки дядек – начиналось его мужское воспитание. 

Исследователи иногда противопоставляли эти две церемонии, называя первую христианской, а вторую – языческой. Даже высказывалось мнение, что поскольку обычай постригов фиксируется летописцами с конца XII по начало XIV века, то можно говорить о том, что князья этого времени, хотя и были христианами, всё ещё продолжали почитать языческих богов и исполняли языческие обряды.  

Можно ли согласиться с этим мнением? Действительно, у обряда пострижения волос можно отыскать древние языческие корни. Различные манипуляции с волосами были составной частью многих языческих обрядов, связанных с изменением возрастного или социального статуса человека. У древних славян подобный обычай был, видимо, широко распространён. Однако его внешнее сходство с отмеченными летописью постригами княжичей отнюдь не доказывает и религиозного тождества этих обрядов. Перед нами знакомая учёным ситуация, в которой французский историк М. Блок настоятельно призывал опасаться «демона истоков», а российский археолог Л. А. Беляев ― «ложного узнавания», ибо за знакомой архаичной формой может скрываться совершенно новое содержание. 

Еще в XIX веке русские литургисты А. А. Дмитриевский и К. Т. Никольский указали на бытование в богослужебных книгах средневековой Руси особого церковного чина (последования молитв) первого пострижения волос «отрочате», пришедшего к нам из Византии уже в готовом виде. Этот чин был связан с церковным обрядом пострижения волос сразу после Таинства Крещения, но не был тождественен ему. Другими словами, две церемонии, о которых мы говорим, были связаны между собой. На церковный характер русских княжеских постригов указывает и то, что проходили они в храме, а волосы княжичу постригал епископ. Да и день для такого торжества организаторы выбирали по церковному календарю. Иногда им оказывались именины ребёнка или его отца, иногда – праздник местного святого или воскресенье. Добавим к этому, что в обиходе Церкви были и остаются сегодня чинопоследования, включающие пострижение волос: хиротесия (возведение в достоинство) чтеца, принятие монашества. Во всех этих случаях символика ритуала одна и та же – посвящение человека Богу. 

Будучи соединены с посажением на боевого коня – неизменного спутника князя во всех его путях военной и мирной жизни, княжеские постриги имели ясный для современников христианский смысл. Участники церемонии молили Бога, чтобы Он благословил мальчика на новой ступени взросления, когда из неразумного младенца ему предстояло превратиться во взрослого мужа – правителя и воина. 

И хотя ни один летописец специально не отметил факт княжеских постригов будущего победителя шведов и немцев, почти нет сомнения, что такая церемония была проведена и с маленьким Александром Ярославичем. Скорее всего, произошла она в древнем Спасском соборе города Переяславля, где тогда княжил его отец.

В основу рубрики положены работы А. В. Лаушкина.

Суть обряда заключалась в том, что клянущийся в чём-либо или присягающий человек должен был в присутствии свидетелей поцеловать крест, который мог находиться либо в руках священнослужителя, либо – на аналое. 

Древнейшие известные из русских источников случаи крестоцелования относятся к русско-византийским договорам первой половины X века, когда участники соглашений со стороны христиан подтверждали договор целованием креста. Так, согласно «Повести временных лет», поступили «цесари Леон и Александр» (первый – император Византии Лев VI, второй – его брат, соправитель и преемник) во время заключения договора с князем Олегом Вещим, язычником. В 1059 году сыновья Ярослава Мудрого Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи освободили своего дядю Судислава из заточения, в котором он провёл двадцать четыре года, после чего «водили его к кресту». В 1067 году уже сами братья, «целовавше крест честный», пригласили полоцкого князя Всеслава Брячиславича Вещего на переговоры и обещали ему: «не створим ти зла». Ярославичи нарушили клятву, их деяние было расценено летописцем как великий грех, из-за которого Бог наказал Русскую землю нашествием иноплеменников. И это при том, что летописец в остальном сочувствовал именно им, а не Всеславу. Владимир Мономах в знаменитом «Поучении детям» около 1117 года писал: «Если же вам придётся крест целовать братии или кому-либо, то, проверив сердце своё, на чём можете устоять, на том и целуйте, а поцеловав, соблюдайте, чтобы, преступив, не погубить души своей». С XII века крестоцелование постоянно упоминается в источниках в качестве важной составляющей соглашений между Рюриковичами. 

Отношение к клятвам в церковной среде всегда было отрицательным. Некоторые виды клятв прямо запрещались. Крестоцелование, вероятно, стало одной из немногих или даже единственной из них, которые не только не порицалась, но и одобрялась православным духовенством на Руси. Возможно, это было связано с особым значением креста для всякого христианина. Крест – главный символ христианства, он свидетельствует о победе Иисуса Христа над смертью и грехом, является орудием искупления и спасения человечества. Почитание креста, которое воплощалось в том числе и в его целовании, после VII Вселенского собора, утвердившего иконопочитание, сопоставлялось с почитанием священных изображений. Об этом, в частности, писал автор «Повести временных лет», передавая наставление в православии, которое получил во время крещения равноапостольный Владимир: «Апостолы учили целовать поставленный крест и чтить иконы». В позднее Средневековье формы целования креста расширятся. С эпохи Бориса Годунова крестоцелование становится обязательным для всех совершеннолетних мужчин, оно будет проходить в церквях по образцовым крестоприводным записям под надзором священников. Имена и общественное положение присягнувших будут вноситься в специальные крестоприводные книги.  

В основу рубрики положены работы В. В. Каравашкина, А. Ю. Карпова, М. В. Королевой, П. С. Стефановича. 

Вероятно, первым данное утверждение ввёл в обиход советский писатель Алексей Югов, и было это в известном историческом романе «Ратоборцы». Автор «Ратоборцев», которые были написаны в тяжёлые 1940-е годы, дважды упоминает побратимство князя и будущего хана: «…Сартак, который давно уже был аньда ему, Александру, то есть побратим…»; «Невский поддерживал Сартака. Они были побратимы. Сартак и верховная ханша его – оба православные – имели даже свою походную церковь, своего попа. Все это не могло не сближать Невского с царевичем». В более позднем варианте «Ратоборцев» А. К. Югов вводит третье упоминание: «Сартак был христианин. Сартак был ему побратим. Наконец – и это было важнее всего, – сын Батыя главным образом на Александра и рассчитывал со временем опереться…» (В первоначальной редакции романа фраза «Сартак был ему побратим» отсутствовала). 

Более конкретно, с временной привязкой, о побратимстве двух героев истории XIII века написал знаменитый исследователь и мыслитель Лев Гумилёв. В книге 1989 года «Древняя Русь и Великая степь», которую можно назвать его «визитной карточкой», Л. Н. Гумилёв утверждал: «В 1251 году Александр приехал в орду Батыя, подружился, потом побратался с его сыном Сартаком, вследствие чего стал приёмным сыном хана и в 1252 году привёл на Русь татарский корпус с опытным нойоном Неврюем». 

Побратимство – широко распространённый в традиционных обществах обряд. В «Большой Российской энциклопедии» побратимству дано следующее определение: «Одна из форм родства искусственного – установление между людьми, не состоящими в кровном родстве, отношений, приравниваемых к братским». Там же отмечается, что побратимство может служить средством разрешения острых противоречий и предотвращения кровной мести, причём оно может устанавливаться не только с иноверцами и инородцами, но даже с силами природы или существами потустороннего мира. Древний ритуал побратимства был впитан христианской традицией и преобразован ею в обряд братотворения – церковное благословение двух или трёх христиан, между которыми отсутствуют кровные узы, но которые стремятся к тесному духовному общению и братской взаимопомощи в мирских делах. Появилось целое чинопоследование, в одной из поздних версий которого вступающие в братский союз клали руки одна на другую на Евангелие, связывались священником одним поясом, обводились вокруг аналоя с пением избранных стихов, причащались вместе.  

Побратимство было известно в древнерусской традиции. Многочисленные примеры подобного рода содержатся уже в эпосе – русских былинах. Свидетельства о побратимстве (братотворении) обнаруживаются и в Киево-Печерском патерике. Например, там сообщается о неких Сергии и Иване, которые однажды пришли «в церковь богонареченную и увидели свет, ярче солнечного, на чудной иконе Богородицы, и в духовное братство вступили». Сын Ивана, высказывая после смерти отца права на наследство, хранителем которого был Сергий, призывал своего названного дядю дать клятву в собственной добросовестности у той самой иконы: «Приди и поклянись мне в церкви Печерской, перед чудотворной иконой Богородицы, где ты вступил в братство с отцом моим». Побратимство существовало и у монголов. В «Сокровенном сказании», древнейшем монгольском историко-литературном сочинении, созданном около 1240 года, читаем: «Закон побратимства состоит в том, что анды, названные братья, – как одна душа: никогда не оставляя, спасают друг друга в смертельной опасности». 

Теоретически побратимство Александра Невского и Сартака могло быть на самом деле – традиции двух народов знали это явление. Более того, по некоторым данным, Сартак действительно был христианином, но только придерживавшимся не православия, а несторианства, и тогда побратимство и вовсе можно признать братотворением. Впрочем, сведения об исповедании Сартаком христианства не столь однозначны. Но главное, что ни в одном источнике нет даже глухих указаний на побратимство Александра Ярославича и наследника престола Джучиева улуса. Художественный вымысел А. К. Югова и бездоказательное допущение Л. Н. Гумилёва, не противореча самой возможности побратимства двух крупных политических деятелей середины XIII века, сталкиваются с отсутствием хотя бы косвенных свидетельств об этом. Кстати, не в романе ли Югова почерпнул Гумилёв идею побратимства Невского и Сартака? 

В основу рубрики положены работы Л. Н. Гумилёва, Ю. В. Кривошеева, Р. А. Соколова, А. А. Ткаченко, А. К. Югова, наблюдения А. Е. Тарасова.